Это я не к тому, что сейчас опять для них мысли клянчить начну, а просто так.
Ну и во Францию внезапно хочется.
Поэтому прошлоосенняя статья про Францию - под катом. С благодарностью всем, кто подарил для неё свои французские воспоминания:
Увидеть Париж и...
- Опять хочу в Париж...
Что, недавно были?
Нет. Недавно хотелось.
(старый анекдот)
«Франция, официальное название — Французская Республика — самая большая страна Евросоюза, население — 64, 7 миллиона человек, площадь - 547 тыс. кв. км (или 643,4 тыс. кв. км, если считать вместе с заморскими территориями и департаментами), граничит с Бельгией, Монако, Люксембургом, Германией, Италией, Испанией и Андоррой, климат умеренно-морской, переходящий в умеренно-континентальный, 27% страны занимают леса...»
Всё это мы о Франции узнаём в школе и забываем, пока не придёт время помогать ребёнку с докладом по географии - потому что разве могут какие-то унылые миллионы и тысячи соперничать со знаниями, практически впитанными с материнским молоком?
Можно сказать без преувеличения - не всякую часть своей Родины мы знаем так же хорошо, как Францию. Ведь сразу после неблагодарного Колобка и слабосильного деда, корчевавшего репку всем домом вплоть до мышей, нас знакомили с девочкой в красной шапочке, зачем-то подробно объяснившей волку, где кормят вкусными бабушками. А потом появлялся ловчила-кот в стильных сапогах на каблучке и с отворотами, карета из тыквы и хрустальный башмачок, своеобразные подарки фей-крёстных и ацетиленово-синяя борода убийцы многих жён...
«Сеанс магии и разоблачения»
Кстати, вы знаете, в оригинале волк съел и Шапочку и бабушку и никто их не спас? А сама сказка предназначалась Шарлем Перро вовсе не для детей, а «в назидание юным девицам, чрезмерно доверяющим незнакомым молодым людям, а потом горько жалеющих о своём легкомыслии»?А что башмачок был не хрустальный, а меховой? То есть, Золушка так намаялась, угождая мачехе и сёстрам, что для её бедных, усталых ножек фея придумала меховые туфельки. Как же так вышло с переводом? А запросто — мех и стекло по-французски пишутся очень сходно, а звучат и вовсе одинаково. После ошибки первого переводчика хрустальные туфельки так приглянулись всему миру, что их не оспаривают и на родине сказки.
Герцогу Синяя Борода повезло ещё меньше — столько переизданий, роскошные иллюстрации, одноименная опера — и только историки помнят, что жена у него была одна и вполне пережила мужа, а звали его Жиль де Рэ, был он маршалом Франции и одним из соратников Жанны д'Арк. А что там именно с бородой так и не ясно — то ли покрасил как-то из экстравагантности (увлекался алхимией), то ли брился до синевы...
И это не все наше заблуждение относительно Франции...
Едва выйдешь из возраста сказок, как тебя улавливают Дюма отец и сын, а за углом дожидаются разрешённый школьной программой Бальзак и запретный Мопассан, а за ними презираемый серьёзными литераторами, но такой заманчивый Дрюон. Причём на всякий случай (вдруг вы не любите читать) Франция атакует не только из книг, но и с экрана, и не успешь оглянуться, а уже решаешь кем быть — королевой Марго, Констанцией Бонасье, Миледи или вовсе Анжеликой, Маркизой ангелов. Разве что Анной Австрийской никто быть не хотел – во-первых, у неё выпяченная нижняя губа, во-вторых, муж — зануда, а красавчика Бэкингема всё равно зарежут.
А дальше информация накапливалась быстрее, чем мы могли воспринять — гравюра «взятие Бастилии» в учебнике истории, кровавая мясорубка революции, адаптированные для детей фрагменты из Гюго «Козетта» и «Гаврош», «античные платья» с высокой талией и шёлковые туфельки, похожие на пуанты, замучивший нас в «Войне и мире» французский язык русского дворянства, корсиканский генерал, вдруг ставший императором и вопрос «кто же победил в Бородинской битве?», дягилевские сезоны в Париже, белоэмиграция, Толстой и Бунин...
А потом вдруг Делон, Бельмондо, Ришар, хрипловатая мощь Эдит Пиаф, ломкий тенор Ознавура, фразы «мы в ответе за тех, кого приручили» от одного хорошего писателя, но невезучего лётчика и «Париж стоит мессы» от одного везучего, но павшего от руки убийцы короля, флакончики духов, с которыми наши мамы обращаются так бережно, имена Коко Шанель, Кристиан Диор, вино с неброскими этикетками и понимание, что коньяк должен быть из провинции Коньяк...
И вот оно наконец-то собирается, стройное, как природный кристалл горного хрусталя знание о Нашей Истинной Франции (все слова с большой буквы).
Наша Истинная Франция
Эта Франция очень маленькая, состоит из Парижа, Гаскони (без Гаскони никак — там рождаются д'Артаньяны) и немножко виноградников и замков вокруг. Между виноградниками и замками встречаются маленькие очаровательные города, в которых всю весну до Пасхи нельзя есть шоколад, зато туда может приплыть Джонни Депп.
Посреди Парижа Истинной Франции компактно воткнуты Эйфелева башня, Триумфальная арка и Нотр Дам де Пари, в котором Квазимодо круглосуточно поёт «Белль». Ещё где-то рядом стоит Лувр, конечно, в нём висит желтолицая Мона Лиза Леонардо да Винчи, а под ним всё тот же Леонардо спрятал святой Грааль. В некоторых версиях истинной Франции присутствует Бастилия. Нет, в принципе мы знаем, что её разрушили, но разве не восстановили? Мы бы обязательно восстановили и каждую годовщину взятия показательно брали.
Через весь Париж проходит Монмартр, на нём стоят художники, продают за гроши то, что через сто лет будет стоить миллионы, и прямо с утра пьют красное вино и абсент. Иногда к ним присоединяются поэты. Вечером они все идут в Мулен Руж, обклеенный плакатами Тулуза Лотрека.
Приличные люди, не художники, очень практичны и экономны, но на завтрак едят круассаны и непременно не дома, а в кафе, и, кстати, Истинная Франция (даже вокруг Истинного Парижа) — это просто каких-то сплошных кафе с полосатыми «маркизами», в которых
можно встретить прекрасных женщин (обязательно в шляпках, чулках и туфлях с закрытыми пятками). Платья у них могут быть маленькие и чёрные (от Шанель), или колоколом с нижними юбками (от Диора), или просто что-то неброское, но безумно элегантное. Они пьют маленькими глотками свой кофе, пока мужчины (словно вышедшие из романа Ремарка) пьют большими глотками своё красное вино и смотрят на них со скрытым вожделением. А потом все закуривают «Голуаз». А вечером будут пить кальвадос. Насвистывая песенку про сердце Эммануэль или финальную тему из «Профессионала». Время в истинном Париже свито хитрыми петлями, поэтому когда д 'Артаньян, немного похожий на Михаила Боярского и одновременно на Жана Марэ, начинает задирать гвардейцев, полицейские, похожие на Бельмондо и реже на Делона среднего возраста, на его дуэли смотрят сквозь пальцы — они сами такие. А ещё практически на каждой третьей скамейке сидит хрупкая аристократическая женщина с последним фамильным бриллиантом на пальце, с безукоризненным французским и немного старомодным русским.
И просто Франция
Мы так хорошо знаем эту нашу личную Францию, что знакомство с реальной откладываем напоследок, осваиваем «берег Турецкий», сокрушаемся, что Египетские пирамиды в жизни не так грандиозны, как в учебнике истории, кидаем монетки в итальянские фонтаны, потихоньку сужая круги, подбираясь к знакомой-незнакомке, чтобы в один прекрасный день напасть на неё (чаще всего как-нибудь осторожно, с краю — предположим, прокатиться по «винной дороге» Эльзаса, потом быстренько посмотреть замки Луары и только потом, освоившись, казацким набегом рвануть на Париж).
Когда за окном автобуса уже пятый час продолжаются виноградники и деревушки с неизменным шпилем церковки, мы теряем одно из детских заблуждений и понимаем, что Франция — большая... А казалось-то — сложи всю площадь — получишь пять Тверских областей.
А дальше она оказывается очень разной — холодной, ветреной и каменистой, если вас заносит на Атлантическое побережье, или солнечной и средиземноморской, местами немного немецкой, местами чуть итальянской, цветущей, забеленной снегом, шумной и многолюдной, сонной провинциальной, с магазинами, закрывающимися в пять, и ресторанами, где в шесть уже не найти еды, говорящей на диалектах, с которыми не справляется ваш школьный французский и равнодушно отказывающейся понимать ваш туристический английский. Преспокойно продающей и поедающей шоколад в пасхальный пост. Легко и буднично предлагающей вам то, что казалось недосягаемым:
"Когда-то в питерском антикварном подвальчике за невозможные деньги я купила старинный бокал — с трещинкой в прозрачной широкой чаше, на толстой полой ножке зелёного стекла, невозможно нездешний. Его было легко представить в руке Атоса на мушкетёрской пирушке. Потом он как-то глупо разбился и я отчаялась найти что-то похожее.
В прошлом году, впервые приехав во Францию, я увидела его вновь - мои «мушкетёрские бокалы» продавались в каждом сувенирном магазинчике Эльзаса - большие и крошечные, гладкие, гравированные, наборами и поштучно. Я купила большой, а потом ещё один — маленький, закрытый зелёной пластиковой крышкой, расписанный виноградными листьями — в такие в лавках деликатесов фасуют горчицу. Вся моя группа немедленно купила такие же — бокальчик с горчицей стоил дешевле, чем без..."
Романтика оборачивается повседневностью, вино — горчицей, и предстоящее свидание с Парижем начинает нас почти пугать — вдруг и он совсем другой? К тому же нам уже рассказывали (а мы старательно не слушали) про негритянские и мусульманские кварталы, беспорядки и забастовки и «всё не так». И, конечно, он оказывается совсем другим — чего бы вы от него не ждали:
"Я ехала в Париж и ждала встречи даже не только с городом, а (как ни наивно это звучит) с людьми из первой волны эмиграции. Что-то из старой интеллигенции - хрупкие старушки, сухие, с дворянской осанкой, кавалеры... Где я должна была их встретить? Ну, например, в тихом скверике, пустом кафе. Глупая, глупая девочка. Толпы туристов, а из "коренных парижан" - только чернокожие афрофранцузы, богатые, арабского вида мужчины, и их закутанные в очень красивые ткани женщины. Только знойные глаза из прорезей. Немножко «своего» Парижа я увидела потом — когда мы встали часов в 5 и пошли гулять. Нет туристов, кто-то уже спешит на работу, кто-то совершает утреннюю пробежку прямо между опор Эйфелевой башни. Настоящая жизнь. И, конечно утренние улицы Монмартра. Там меня ждала моя старушка."
Вы не поверите, но постоянная смена лиц, дразнящая игра с новоприбывшим, и именно то, что он искал, подаренное в конце — любимое развлечение любого старого европейского города. Если не верите — попробуйте поискать Вашу Истинную Голландию в Амстердаме. Но Париж в этом маскараде особенно хорош:
"У подножия Сакре-Кера (он нам ужасно не понравился) толпился народ. Мимы, клоуны, художники, негры и арабы, зрители, сидящие прямо на ступеньках. Я на мгновение выпустила руку мужа - и тут же бросилась обратно, боясь потеряться. Однако мое место оказалось занято - чуть позади него вышагивал мим, осторожно просовывая ладошку в митенке в раскрытую ладонь. Я ахнула, он подмигнул мне и приложил палец к губам. Муж привычно сжал руку, подскочил, обернулся с глазами на пол-лица - и вся толпа вокруг, начиная с нас обоих и мима, радостно захохотала. Мим схватил меня за руку, сцепил нас и поскакал прочь под приветственные возгласы зрителей. Мы помахали ему и пошли дальше."
А если воображаемый Париже вы ищете не призраков когда-то прочитанного, а новую прекрасную себя — возможно и здесь он вас не разочарует. Особенно если вы будете готовы к встрече с Парижем Прекрасным, как бы вас не разубеждали:
«Народ в нашей группе, понимая, что проведет день на ногах, одет был в основном спортивно. Но одна молодая женщина, высокая блондинка, была одета совсем иначе. В ярко-алом вечернем платье с открытыми плечами, тяжелые белые волосы тщательно убраны в гребень и подняты, вечерние же лодочки на высоком каблуке, правда, черные, тщательный, хотя и несколько броский, вечерний макияж.
Она замерзла, бедняга, пока мы ехали - дни в августе жаркие, а утра и вечера холодные. Кто-то дал ей пиджак, она куталась в него и ждала Парижа.
Мы снова увидели ее только вечером, готовясь к обратному пути. Она устало, но твердо брела к автобусу на своих каблуках. Голову ее венчала настоящая парижская шляпа, идеально подходящая в тон платью. Она шла, распрямив спину, усталая, но очевидно счастливая, и едва сев на свое место в автобусе, мгновенно заснула.
Завидуете? Ну хоть немножко? Я — завидую.
Впрочем, и для тех, кто уже повидал много стран, оставив «такую знакомую Францию» на десерт, она может стать откровением:
«Париж действительно спесив и грязен и он потрясающе похож на все что о нем написано. Вот просто каждое слово правда, и стихи, и романы, и фильмы -- все! Гармошки на улицах, плетеные стулья, грубые официантки, бульвары, загаженные собаками, рынки с 500 сортами сыра, цветочницы, все правда. Даже букинисты. Даже шампанское из бокалов под мостом через Сену, с ногами спущенными в кошмарно грязную воду. »
Да, вода в Сене чудовищно грязна. Как и во времена Короля -Солнце, когда в неё сливали все городские сточные воды. Но когда сидишь под мостом с шампанским, разлитым в Шампани — это становится не слишком важно.В конце-концов, не купаться мы сюда приезжаем...
