Тем питерским друзьям, кто ещё не перебрался на фейсбук. Завтра утром (14 июня) я привезу пепел basile в Питер - подхоронить к его маме. Поминаем завтра же в "западной" Африке - наб. Фонтанки, 130, с шести вечера.
У сегодняшнего вечернего метро на меня были свои занятные планы. Сначала я, увязшая в "Играх престолов" (аааа, сука-сука, он убил Робба) внезапно осознала, что под мою жопу кто-то подсовывает руку. Смотрю на соседа - сидит кучерявый дядя в шортах, дремлет, а рука как-то самостоятельно продвигается под мою задницу. Отползаю сантиметра на три - через десять секунд рука опять под моей жопой. Сдвигаюсь на свободное сидение. Озабоченный немедля просыпается, прогуливается к карте метро - и на обратном пути садится рядом с другой читающей тёткой, положив руку на сидение. Через минуту она сдвигается, через минуту с четвертью перелетает ко мне под бок. - Ага, щупает, - подтверждаю я. - Псих какой-то, - говорит она с интонацией ёжика-в-тумане.
Пересаживаюсь на Боровицкой, попутно вспоминая тираду Лены Миро про то, что всякие домогательства мы выдумываем, ибо кто же будет лезть к жирным и старым, когда есть божественная Лена Миро. Боюсь Лена у этого мужика интереса бы не вызвала - чтобы подсовывать руку под жопу, нужна достаточная площадь жопы. На Боровицкой в вагон вваливается пьяный баянист с приятелем и-и... четыре остановки частушек про тёщу. Потом приятель вышел, а баянист, впав в лирический настрой, путаясь в словах затянул: - На позицию девушка провожала бойца-а...
Дорогое Мироздание, вот что ты мне всем этим хотело сказать? Если это мысль "и в сорок семь ты можешь нарваться на козла, лапающего твою толстую задницу", то спасибо, кэп, я в курсе. Но баянист-то зачем?
Выхожу из вагона метро - и вижу как от меня энергично удаляется платье моей мечты - длинный чёрный балахон тонкого полотна, снизу и до талии застёгнутый на множество крошечных перламутровых пуговок. Спешу за ним, конечно - мне же надо рассмотреть, а потом стою на эскалаторе, рассматривая крой, и то, что пуговки пришиты группами с равномерными паузами, и то что выше - чёрный травленый рюкзак со свисающей цепью и ещё каким-то занятным, многоцветным хвостом с карабинами, а над воротником - шея, присыпанная веснушками и растрёпанные почти седые кудри. И вот тут я понимаю, что уже видела её - она уходила от меня в арку на нашем Николопесковском, а я так же спешила за ней, чтобы рассмотреть дивное ситцевое лоскутное платье, а потом вдруг свела вместе всё - вот эту коренастую широкобёдрую фигуру, узкие щиколотки, красные мокасины на маленьких ногах, рюкзак какого-то отчаянно девочкого вида - и испугалась, что обогнав и оглянувшись увижу собственное лицо и точно узнаю, как именно постарею лет через пятнадцать.
В метро читаю "Другую машинистку". Времена сухого закона, героиня - экстравагантная барышня, красавица, врунья, связаны с бутлегерами. Вообщем, жара, коктейли с контрабандным спиртным, шляпки-колокол, гольф - ну, вы меня поняли. Выхожу из метро и понимаю, что в парне, идущем передо мной, что-то странновато... Ну, ладно - пусть лёгкие брюки отважно-фиолетового цвета. Ну ладно - какие-то странные хвосты, свисающие из-под куртки - для пол фрака слишком широки и не той ткани, предположим, что концы широкого и длинного пояса, завязанного на спине. Но две клюшки для гольфа под мышкой? Люблю я такие божьи рифмы.
Всё-таки я великий укротитель одежды - любой шмотке, желающей со мной активно жить, приходится жить по моим правилам. В результате заполучаю я себе, скажем, платьице из капризной цеплючей тряпочки, нежнейшего серого цвета, мнущееся просто от того, что в нём сядешь в метро - и тащу бедолагу в Прагу. А там таскаю целыми днями, обрызгиваю оранжевым жиром от "клобасы", стираю под краном гелем для душа, сушу на батарее, потом, сложив в три раза, пихаю в чемодан, а сегодня с утра, встряхнув, надеваю на работу. И чО? А ни зацепочки, ни пятнышка, ни складок. Осознало, к кому попало, хорошее такое.
В маршрутку загружаются пять маленьких азиатских - кажется, китайских - женщин и, щебеча, начинают выяснять, что тут платить. - Двадцать до метро! До метро двадцать! - кричит водитель-таджик в кепочке, - Поняла? По-русски говоришь? Двадцать до метро! -Engiish - чирикают женщины. - Не, я инглиш не, - орёт таджик, - Тут по-английски кто умеет? В маршрутку загружаются девочки в драных джинсах и маечках на тонких бретельках, языковые барьеры им скучны. - Twenty rubles, - подсказываю я. Маленькие женщины начинают выгребать мелочь. - О, другое дело, - кричит таджик, - сенькью! Хохочет вся маршрутка, включая маленьких женщин, - Спасибо, - говорят они мне.
Вывалилась вчера из метро в ночь-холодно-зима-и где автобус? и обнаружила возле остановки местную достопримечательность - суровую бабушку лет семидесяти на покорябанной синей "копейке" с рукописной табличкой "Такси" на лобовом. - Угол Партизанской и Павлова - едем? - Едем, чего не ехать. Я усаживаюсь. -Деньги вперёд, - сурово говорит она, сгребая какие-то пакеты с защёлки ремня. - Пристегнуться не получается, - говорю я, выковыривая запрошенный 130 р одной рукой, пытаясь другой всё-таки нарыть защёлку. - Ну не получается - рукой подержи. Поехали, - она медленно трогается с места. - Быстро не поедем, не молоденькие уже. А то сядут иногда, и говорят: бабка, а сколько она выжать может? а давай? а слабо? Не тот у меня возраст, чтобы на слабо покупаться.
Решила, что в голове как-то совсем не Новый год, и купила из ящика у цветочного ларька пихтовую лапу. Лапищу. Если её выпрямить - будет мне под подбородок. Осталось вспомнить где у меня та ваза, что почти мне по пояс.
А в воскресенье в метро напротив меня сидела креативная Снегурочка - в белом флисовом комбезе. белой стёганой жилетке, белой вязаной шапочке с ушами и помпонами и кремовых вязаных сапогах с люрексом. Лицо у неё при этом было такое мрачное, словно позвали на утренник, а там пьяные рыла и шест для стриптиза. Ну или позвали раздеваться у шеста - а там тридцать перемазанных шоколадом снежинок и зайчиков от трёх до пяти лет орут Сне-Гу-Ро-Чка!
Всё-таки это очень странный букет ощущений, когда, садясь в вагон метро без всякой толпы, чувствуешь вот это лёгкое сопротивление, словно твой рюкзак задумался - а надо ли ему в этот вагон? Оборачиваешься - и вот он, такой характерный взгляд вкось "а я тут не причём", и женщина остаётся на платформе, а ты садишься - в одной руке телефон, по которому говорила, в другой - кошелёк, который привычно держишь за колечко сверху, в глубине рюкзака - атласный мешочек со всей выставочной выручкой, а из его расстёгнутого кармана пропал музейный пропуск, своей толстенькой обложкой напоминающий бумажник. Опять мне в ГМИИ за свои деньги ходить придётся.
Что-то мне каттнеровский рассказ про пьяных эльфов-защитников вспомнился:)
В метро стоящий возле двери солидный джентльмен в дублёнке вдруг разворачивается к сидящей девушке, что сосредоточенно роется в сумочке и бешено ей кричит: - Прекрати смотреть на меня, что ты смотришь, что уставилась? Девушка удивлённо смотрит снизу вверх и спокойно отвечает: - Понравился. - Весна, обострение, - хором комментирую я и дама напротив.
- Я эШемеШка, я пришла, я эШемешка, я пришла... - печально шепелявит телефон в чьём-то кармане. Я опускаю глаза в книгу: "Молодые, полуживые, молодые, полуживые..." - снятся шелестящие голоса герою "Дьюма ки".
basile в Питер - подхоронить к его маме.
